Фан "Француз", интервью"33" 2008.
Интервью Михаила Сергиенкова (Миша "Француз") для книги "Ленинградские фанаты 80-х"
Разговор ведут Дмитрий Жвания ("Ара") и Максим Дукельский ("Пацифик")
Ара – Так, давай, это Миша – Француз, сегодня у нас седьмое мая две тысячи восьмого года. Ну, Миша, давай тогда такой общий банальный вопрос: что для тебя был футбол? Как ты пришёл к тому, чтобы ходить на стадион? С чего вдруг появилось это увлечение, тем более, если учесть, что в советские годы, как я помню, мальчишек больше увлекал хоккей, потому что наша сборная лучше играла и никогда не было стыдно? Выигрывали кубки Канады, чемпионаты мира. А футболисты всегда были люди второго сорта по сравнению с хоккеистами.
Француз – Понятно. Футболом увлёкся благодаря своему отцу и дяде. Отец просто был телеболельщиком, смотрел постоянно футбольные матчи, а дядя играл на полупрофессиональном уровне в команде «Спартак» (Ленинград), которая, в том числе, участвовала в чемпионате СССР во второй союзной лиге. Первые яркие воспоминания, связанные с футболом – это середина и конец восьмидесятого года, когда «Зенит» завоевал бронзовые медали.
Ара – Вопрос такой: вот одно дело смотреть футбол по телевизору, совсем другое дело – вот это ощущение стадиона, даже какой-то определенный запах. Я по себе скажу, что когда приходишь на хоккей, на стадион, запах искусственного льда тебя начинает будоражить, что когда на футбольный стадион, запах трибун, травы, да?
– Это естественно. Ведь тогда на Кирова ходило по сорок-пятьдесят тысяч на любой рядовой матч, и весь этот антураж – подъезд к стадиону, проход через всю аллею Приморского парка победы в толпе таких же как и ты, болельщиков. Это ощущение праздника, и оно, конечно, запомнилось. И с телевизором это не сравнить: ты ведь не чувствуешь дыхания трибун, дыхания игры, а просто тупо смотришь матч. Мне кажется, что человек, смотрящий футбол по телевизору, себя просто обделяет всем этим великолепием. Например, как можно прочувствовать атмосферу «Петровского» на топовых матчах, находясь у телевизора?
Ара – Скажи, а тогда вот, в восемьдесят втором, были фанаты, и ты замечал, как они маршируют?
– Когда я стал один ходить на стадион, я покупал самые дешевые билеты (по десять копеек) и садился, если не ошибаюсь, в сорок второй сектор, я не мог не заметить ребят с 33-34 секторов. Но и у нас на сорок втором тоже объясняли правила жизни, как и что.
Ара – А разве, не сороковой сектор назывался?
– Вроде, сорок второй, прямо под табло.
МП – Сороковой, кажется. Ну, ладно.
– Нет, сорок седьмой был как тридцать третий, и если пополам, то это сорок два. Ну, сорок – сорок два. То есть брал я десятикопеечные билеты, прямо под табло.
Ара – Они же позиционировали себя как альтернатива…
– Но об этом я тогда не догадывался, был ведь по сути ребенком…Да, ну всем, кто приходили, детям, таким как я, тоже объясняли, что там (на 33-м) крутые люди, что туда вообще не подходите, вас обуют, разденут, морду набьют. Это я знаю, это я тоже потом на себе испытал. Но и на 42 секторе тоже какие-то зачатки фанатизма были, объясняли как и что. И вот потихоньку, потихоньку – начал перебираться. С годами, с годами – с сорок второго потом ушел на сорок седьмой, с сорок седьмого потом уже ближе тридцать пятый, тридцать четвертый. И потом уже тридцать третий, тридцать четвертый.
Ара – Ты просто купил за десять копеек билет и оказался за воротами, среди фанатов?
– Скорее среди болельщиков, разбавленных фанатами. Из тех знакомств очень сильно врезался в память из один фанатов, он мне очень много потом по жизни помог – это Капля. Его я встречал и на секторе под табло и на 47 секторе. Я не знаю почему, но мне казалось, что он всегда был в стороне от тридцать третьего, хотя был известен и там. Вот я с ним на заворотах и познакомился. То есть это один из первых людей из фанатов, с которыми я вступил в контакт, хотя он меня и не помнит. И он уже начал объяснять как, что, чего.
Ара – А что он объяснял? Что он говорил?
– Сейчас уже не могу так вспомнить в деталях. Просто завязалась дружба. Дружба, общение. Мы, естественно, разные люди по возрасту. Он объяснял, что, чего, как-то заприметил, я не могу тебе объяснить, как это выражалось, но чувствовал поддержку.
Ара - То есть отношения были демократичные?
- Ну, там народу было меньше, это не тридцать третий, тридцать четвертый, с армейской дедовщиной и с Хроником, с Кабаном, Блондином.
МП - Кассиром.
- Ну, этого я не застал, не попадал. То есть там рядом, когда я маленький был, иногда даже боялись мимо проходить. Обходили по низу, там, где туалеты, и к своим секторам шли. Потому что я знал Хроника, что он там стоит у сектора: «О, идет молодой, ну-ка, скинься, я тут на выезд собираюсь! Кинь-ка десять, двадцать, пятьдесят, рубль. Сколько у тебя денег есть?» Хроник часто подкатывал, я его хорошо запомнил.
МП - А сорок седьмой?
- Там я ни разу ни под кого не попадал. Ну, у меня розеток тогда не было. То есть какие-то значки были самопальные, но они никого не интересовали, на деньги там тоже не кидали.
МП - А Монах, тогда же был одним из…
- Тоже не запомнил, у меня вот в память врезался только Хроник, очень он меня, молодого, любил…
- Монах был на сорок седьмом.
- Не запомнил, не запомнил.
- Я тебе это скажу, как человек, который сумел быстро вписаться в тридцать третий сектор. Я не говорю, что такой крутой, были тоже свои терки с тем же Кабаном. Помню, он подставил очень сильно. Пригласил нас на матч дублеров и потом сам же подговорил Маркиза нас обуть. И со мной был приятель со своими двумя девушками, подружками. И его обули. И я тогда думал, что за Кабан, что за чмо такое.
- Он погиб, если не ошибаюсь, в девяносто первом, я был на Северном кладбище на его могиле.
- Его зарезали, кажется?
- Да, зарезали.
- Хроник про это пишет.
- На Северном, года четыре, пять мы постоянно подтягивались. Тогда Кирюшу похоронили, в начале кладбища - место Кабана, как раз к нему заходили, а потом в глубь шли уже к Кирюше. Там же Полянский Антоша работал.
- Как сейчас модно говорить, в трайблах ты не участвовал?
- Нет, повезло.
- Ты даже не знал, что они существовали?
- Нет, знал, видел. Ведь мы и с ЦСКА играли и со «Спартаком». По годам, если не ошибаюсь, самые интересные были в 85 на кубок с конями и 87 с мясными. Я видел, когда со «спартачами» в парке бились, когда «кони» приезжали. Я там рядышком был.
- Слушай, ну, вот ощущение фанатского сектора, мне интересно. Понимаешь, когда все это было, была всякая пионерская организация, комсомольская организация. Это для тебя было просто дополнением к твоему досугу, или просто твой досуг, или все таки попытка найти себя в такой альтернативной форме общения?
- Нет, я тогда не задумывался о таких понятиях, как, пионерские, комсомольские организации. Для меня сам футбол был в кайф и кроме него я ничего не замечал. Для меня на первом месте все-таки не фанатизм, а футбол был приоритетом. То, что я уже сам стал заниматься футболом, тоже мечтал, что вдруг где-то заиграю на профессиональном уровне. То есть для меня сначала приоритетом был футбол, придти на футбол, посмотреть сам матч и по возможности поддержать команду, а потом уже все остальное. На тот момент, я не был фанатом, а был больше болельщиком. То есть меньше обращал внимания на фанатов, заострял внимание на самом футболе, приоритетом был футбол. Это только постепенно я начал «созревать» для фанатизма, но, например, летом 84 я уже морально был готов к тому, чтобы рвануть в Москву на финал кубка и поддержать «Зенит». И где-то ближе к восемьдесят пятому, восемьдесят шестому году у меня приоритеты немного поменялись. Для меня на первый план начала выходить поддержка, особенно это показали матчи в СКК, когда мы по весне играли, на кубке, все эти кубковые матчи, когда народу приходило мало, и как раз не было всех этих хулиганствующих Хроников и прочих. И я все чаще уже начал попадать в завороты к фанатеющим, где на меня уже внимания не обращали особо. В СКК обстановка была намного демократичнее, там никто никого не обувал. И вот туда спокойно ходил, и там с кем-то так просто знакомился потихонечку. Люди рассказывали, как из Харькова сейчас вернулись, один в Донецке на выезде был. И мне стало интересно, как люди ездят, я хочу тоже это попробовать. Но вот постепенно, постепенно и пришел к тому, что фанатизм вышел на первое место. Я уже не столько внимания обращал на сам футбол (да там в СКК из-за ворот и невидно ничего особо), сколько на поддержку команды. Вот как сама эта эволюция произошла – не могу точно сказать. Это как само собой разумеющееся произошло.
- А первый выезд когда?
- В восемьдесят седьмом, в Минск.
- Ну, расскажи об этом, ты собрал друзей, или просто сел и поехал?
- Нет, я был один, одиночка. Как играли, уже сейчас и не помню, помню что проиграли мы без шансов, то ли 2:0, то ли 3:0, короче безнадега полная. Помню что тепло было, вроде конец весны или начало лета. Почему выбрал Минск? Просто было свободное время и огромное желание съездить в другой город на «Зенит», а в Минске я то этого уже бывал, в отличие от Москвы. То есть, я знал город, знал, как туда можно доехать, где находится стадион. Я ехал в уже знакомый город и это тоже сыграло большую роль. Родителям я тоже открыто сказал, что я хочу съездить на футбол. Они «относительно» спокойно к этому отнеслись, главное для них было наличие билетов у меня. Я говорю да, билеты у меня есть, смог сэкономить из карманных денег. Сколько там, уже шестнадцать лет, то ли в техникум уже поступил, то ли в школе восьмой класс заканчивал, но уже чувствовал себя взрослым. И карманные деньги какие-то водились. И вот пошел, купил билет, сам приехал туда, стадион там рядом. Дошел до стадиона и крутился рядом, в окрестностях, а наших фанатов увидел только незадолго до начала матча. Они со стороны реки пришли, их там не много было. Как раз там Хроника встретил. Я сразу как увидел – чуть в сторонку. Они все прошли, я сзади за ними. Они внизу – я на верху, чуть в сторонке.
- Это все про Минск?
- Да.
- Слушай, а не напрягали тебя, вот, первый выезд, давай проставляйся.
- Напрягали после матча, но мне повезло с компанией, которая меня напрягала. В компании оказался Дятел, вроде Стоматолог, то есть все нынешние волки. Дятел, знаешь, он по манере: «Ну, давай, давай, налей». То есть попал к мягким фанатам. Ну, конечно, там все деньги, что у меня были, кончились. Тут как бы это без вопросов, оно все ушло. Большой плюс, что у меня был какой-то билет мифический обратно. И дальше уже более плотно начал ездить начиная с восемьдесят девятого года. В восемьдесят восьмом я ни разу не смог выбраться на выезд, то ли по семейным обстоятельствам, то ли еще что, сейчас уж и не помню причины, хотя и посетил почти все домашние матчи на Кирова. Может из-за того, что сам играл в «Волне» на первенстве города и у нас было очень много своих матчей, да и с командой в разные города выезжали.Так, напрмер, мне удалось побывать в Одессе, Новороссийске, Вильнюсе и других городах.
- Как у вас команда называлась?
- «Волна». Сейчас она «Московская Застава» называется. Стадион на «Московской», как раз рядом с домом, где я и живу. Ну, и дальше выезды восемьдесят девятого года, Москва, опять тот же Минск. В Минске опять сильно Капля помог. Когда мы после матча уезжали, билетов не было никаких, денег тоже не было. Мы поехали то ли до Витебска, то ли до Орши, там пришли проводники и начали всех безбилетных выкидывать, в том числе и меня молодого. Провод отвел меня в тамбур, открыл вагон, хотел выкинуть. Сзади появляется Капля, и говорит: «Ну-ка, оставь этого мелкого, а то я тебя сам выкину». Ну, проводник ему что-то такое, Капля его как-то заткнул, и мы спокойно доехали. Так Капля меня в очередной раз выручил. Так и доезжали.
- Вот, выезд – это такое дело интересное. Я знал людей, которые один раз съездили, потом их, как отрезало, они не хотели больше ездить, им не понравилось. И часто из-за этого околофутбола, из-за обувалово .
- А кто-то – наоборот. Это больше, как раз, касается меня, потому что восемьдесят девятый год, когда я ездил и приходил на домашние матчи, то есть уже начал на тридцать третий, тридцать четвертый сектор попадать, я постоянно попадал под Хроника. То есть, я даже не знаю, как он меня из толпы выцеплял.
- Какой год, прости?
- Это восемьдесят восьмой, восемьдесят девятый, в восемьдесят девятом – точно он меня ловил. Я не помню, когда он ушел, когда у него закончилось это, наверное, год девяностый. В девяносто первом его уже не было. Восемьдесят восьмой, восемьдесят девятый, девяностый – я постоянно под него попадал. Один раз под Блондина, но это как бы так. Вроде, он тогда вышел после тюрьмы. Потому что он так мягко наезжал, ему кто-то говорил, не тронь, не тронь, у тебя же там уже было. А под Хроника регулярно попадал.
- Я не понимаю, Хроник же – это человек, которому в табло легко зарядить, да?
- Для меня он тогда авторитет был.
- Он умел подавить.
- Да, он умел подавить. Во-первых, такой высокий длинный всегда в черном этом длинном плаще своем. Ну, компания, да, рядом стояла, но подавить он умел.
Ара- Но всегда была братва, скажем так, вокруг. Он один подходил, другие как бы рядом стояли. Черный такой, известный, то есть я знал, что он есть, и он знал, что я есть. И езжу все равно.
- Сумасшедший взгляд, неадекватный, как будто он из психушки сбежал, и это, конечно, производило неприятное впечатление.
Пацифик - Чтобы закончить, я помню, когда я уже из армии вернулся, когда я его увидел, он полез ко мне обниматься, я по думал, что в принципе, это, наверное не плохо, я был готов в случае чего, сразу ему ломать челюсть и на хер. А тут обнимашечки такие. Ну и хорошо, что вот так. Меня то он щемил не хуже, чем тебя.
- Меня то да, хотя он знал, что я езжу, но все равно.
- Выйду за рамки интервью, я, когда еще ездил за «Зенит», то болел за «СКА». И когда стала увеличиваться наша бригада, нас начало доставать, что люди приходят на наши матчи, сидят там, «Зенит» не играет. И у нас еще на этой почве были стычки. А я его встретил уже потом в девяностые годы, в конце, он работал где-то.
- Контролером он везде у Московского вокзала в трамваях работал. Ну, потом-то у меня с ним более или менее нормальные отношения стали, когда он периодически начал заходить на футбол. То есть заходили: «Привет, привет». Все нормально, общались. Это середина девяностых – он и на Кирова заходил. Ну, и я уже в то время мог ему и сдачи дать. То есть я его уже абсолютно не боялся, только старое вспоминали, смеялись…Тогда же удалось его и на интервью раскрутить для «Знамени «Зенита». Хоть и негативное у меня отношение было к нему, но человек был достаточно интересный, и умные вещи говорил в итоге, по жизни.
- Ну, у меня тоже такое наблюдение, что Хроник, несмотря на то, что он подавал себя как идиот, такой вот агрессивный идиот, отморозок. На самом деле, не был кретином.
- А ты стал ездить постоянно, в восемьдесят девятом, когда команда вылетела?
- Постоянно стал ездить с 90 года, когда команда уже вылетела из высшей лиги, хотя очень хотел попасть и на последние матчи в 89 году, особенно, в Душанбе где тогда и решалась судьба «Зенита», но тогда я по молодости лет так и не сподвигся на это.
- Слушай. А у Душанбе какая была команда, я забыл?
- «Памир». Тогда в одном из последних матчей решалась судьба «Зенита», если бы мы там выиграли, был бы какой-то теоретический шанс зацепиться. Но мы там проиграли, и шансов уже не сталось никаких после этого.
- Но ты не ездил в Душанбе?
- В Душанбе – нет, не рванул. Слишком дорого и долго было.
- Ну, то есть ты регулярно начал ездить, когда команда пошла на вылет. Такой эффект есть, я, кстати, тоже замечал, чем хуже играет команда, тем это больше сподвигает тебя на то, чтобы ее поддержать.
- Регулярно, я считаю, все-таки, что я начал – с девяностого года. То есть именно с этого года я стал жить «по футбольному календарю». Это когда в начале года публикуют футбольный календарь на сезон и ты планируешь заранее свои выезда. Вот именно с девяностого года, как вышел календарь, я первый раз, осознанно начал планировать свою жизнь строго по календарю. Куда я еду, что, чего. Как раз тогда я познакомился с Серегой Гастролером. Мы подружились, и на то время это был мой самый лучший друг. Он уже тогда больше меня ездил, и был известным фанатом. Со Стоматологом так же хорошо сконтактировались, потом Денис Е2 с армии пришел. И у нас как-то своя шайка-лейка небольшая образовалась, с кем постоянно на выездах встречались. С Денисом, со Стомой перезванивались, договаривались о выездах. Так я и начал плотно ездить. То есть считаю, что все-таки активные поездки – это девяностый год. Девяностый – девяносто первый.
- Ну, расскажи о них тогда.
- Календарь нужен, чтобы хронологию соблюсти.
- Ну, то, что наиболее запомнилось.
- Наиболее запомнилось – хороший выезд был в Нижний Новгород, в Воронеж. В Нижнем Новгороде, когда мы там минут пятнадцать-двадцать пошизовали, кто-то привез взрыв-пакет (вроде Молчун) самодельный, мы его бросили, и сразу после этого, нас, человек пятнадцать-двадцать повязали, и в метовку забрали.
- А местные?
- А мы шли уже мобом все вместе, то есть нас не много было, как обычно полудили где-то, я уже даже подробностей не помню, и одним мобом пошли, и уже все нормально там было. Ну, древку отломаешь, на палку насадишь, и розы уже были, то есть шли в открытую, шизовали.
- Я просто помню, как я был на хоккее там, на СКА, такбыло довольно волнительно…
- Нет, у нас в Нижнем было относительно спокойно. То есть мы тогда приезжали, корешились, они к нам приезжали, но немного – человек десять-двадцать. Какие-то люди правые и у них были. А сейчас, мне кажется, все опять у них умерло. И дальше Воронеж. Вот в Воронеже – да. Воронеж чем и запомнился, что и на площади до матча на нас пытались прыгать, и особенно после матча. Как там милиционеры нас окружали и держали, обратно уезжали на электричке, так камнями все стекла повыбивали…
- А сколько вас было?
- Да, тоже не много, человек двадцать, подробностей просто не помню. Я где-то записывал все выезда свои, фиксировал, сейчас в памяти это все стирается. Но в Воронеже постоянно, сколько я раз не приезжаю, постоянно камни, постоянно гопники, которые что на площади перед стадионом, что на вокзале пытаются прыгнуть.
- Для меня удивительно это слышать, как изменилась ситуация за такой короткий срок. «Факел» - Воронеж, я запомнил, и, впервые увидел, как играет эта команда, когда «Зенит» играл с «Факелом» на кубке.
- Полуфинал, да, сто тысяч народу.
- И с трудом они обыграли «Факел», и потом, на следующий год, «Факел» вышел в высшую лигу, и я ездил в Воронеж на «Зенит».
- У них очень хорошие фанаты были.
- Да, и у них было очень развитое движение, и это были, пожалуй, самые дружелюбные фанаты того времени.
- К нам они очень хорошо относились. По себе скажу, приехали в Воронеж, там был один только контакт. Человеку позвонили, он сорвался с работы, прибежал, нас всех вписали по хатам. Меня то ли Заяц, то ли Кролик вписал, что-то такое заячье было. Человек приводит домой, достает банку черной икры, намазывает бутерброды, ставит там вина какого-то дешевого.
- Тогда скажи, камни-то кто кидал?
- Местные, гопники. Фанаты ихние этим не занимались. Постоянно при подходе на стадион гопота уже пыталась прыгать, там уже сразу объединялись и уже общим мобом шли.
- С фанатами «Факела»?
- Нет. Фанаты «Факела» тогда отходили в сторону, они тоже как бы с нами шли. Мы весь день всегда вместе проводили. Они подходили, тоже по возможности, от своих эту гопоту отгоняли. Это, типа, наши гости, вы не трогайте, мы за них впишемся. Они как бы тоже на вокзал провожали, отъезжали, и там постоянно летели камни.
- А «Факел» тоже, вроде, из общества «Зенит» был. У них тоже были сине-бело-голубые цвета.
- Ну, какие-то наши тоже цвета были. Ну, тогда не акцентировалось на этом внимание. Что «Днепр», что «Факел». «Днепр» - они кричали: «Днепр» - общество «Зенит». «Факел» этого никогда не кричал. Мне даже кажется, что у них общество «Труд» было. Так же очень сильно врезалось в память отношение воронежцев к нам в августе 90 года. В день нашего матча сообщили о гибели Виктора Цоя. Приехали мы в Воронеж, тоже какой-то двойник был, уж не помню с кем, приезжаем на пляж бухать, местную самогонку принесли. А к нам мужики местные подваливают: вы из Питера? Мы: ну из Питера. Так осторожно, типа наезды будут какие-нибудь. Протягивает стакан, достает бутыль самогона, выпейте, у вас же горе. Какое? Витя Цой умер. И так потом весь день Мы нажрались сильно, конечно, но все местные подходили: ребята, вы из Питера? У вас горе, Цой разбился. Уважали человека очень сильно. Пришли на стадион. Е2 тогда уже заводящим был. Практически весь матч заводил все темы Цоя, чуть-чуть про «Зенит». И отношение местных запомнилось, тогда тоже чуть не аплодировали нам: молодцы ребята, вы из Питера. Продолжилось это и на вокзале. Пришли мы на вокзал, билетов нет, начали вписываться. Проводница: куда, куда? Не пущу. Мы говорим: мы на похороны Цоя. Дверь открывает: заходите, проезжайте, гнать не буду. Чай дам, в тамбуре потусуйтесь до Питера. То есть отношение это очень сильно врезалось в память. То есть «Зенит» и уважение к «Кино», к Виктору Цою в регионах. И мы как раз с этого выезда, утром в воскресенье в день похорон успели сюда, и поехали всей своей шайкой-лейкой на Богословское кладбище.
- А какие еще интересные выезда в те годы пробивал?
- Самый запоминающийся – это в Средную Азию, как раз сразу после ферганских событий, в девяносто первом году, когда мы уже в жопе были. Это Наманган – Фергана. Были Е2, Парма, Миша Саратовский, я и еще кто-то – нас человек пять было.
- Расскажи об этом.
- Ну, мы с Е2 договорились о совместном выезде, то есть туда мы летели вдвоем. Билет, как сейчас помню, рублей сто стоил. А у меня стипендия была рублей пятьдесят – шестьдесят. То есть, мог позволить себе накопить, в техникуме учился. Мы с Е2 посчитали, что вроде как никто не едет, нужно ехать, потому что кроме нас вообще никто не доедет. И у него тогда с деньгами было не плохо, и я смог наскрести. Ну, пошли, взяли билеты туда - обратно, родителям, правда не сказал куда еду. Сказал, что еду в Лугу, в Ленинградскую область отдыхать. Ну и прилетели туда, выходим в шесть утра. Аэропорт, вроде в Фергане был. Тоже подробности сейчас забыл. Вышли. Нашли какую-то дешевую гостиницу. У них там сухой закон. Пошли «Зеленый лес» одеколона набрали пузырьков пять-шесть, разбадяжили его там. Выпили, крыша съехала, а в гостинице какое-то красивое зеркало с трюмо было. Ну и расхерачили его от избытка чувств и что-то еще там разбили.
- То есть оправдали статус.
- Ну, да. Крышняк поехал. Чисто по матчам запомнилось, что на одном матче мы пошизовали минут пятнадцать, нас сразу связали. На другом, вообще, минут десять. Матча как такового не видели. Первый раз поводом явилось то, что мы пришли на стадион, начали размахивать флагами, нас пять человек, у каждого по флагу было. Менты подошли: «У вас древка, вы сорвали дерево. Мы сейчас видели, что вы десять минут назад сорвали это дерево. С вас штраф сто рублей». Мы говорим: «У нас денег нет». А они: «Ну, тогда пошли, на пятнадцать суток вас за мелкое хулиганство». Вот так, ну и короче свинтили, продержали где-то сутки, потом отпустили.
- А дерево действительно?
- Дерево – да, пострадало дерево. Древку же надо как-то делать. А второй сказал: «Да, у нас тут русских что-то не любят. Убьют вас». А мы говорим: «Так мы фанаты, нам все равно, - это в Фергане уже было, - нам плевать, мы сумасшедшие, мы команду пришли поддерживать». Он говорит: «Да вы все пьяные». Ну, были выпитые, на местном рынке нашли водки с трудом, хотя там температура была плюс сорок, жарища неимоверная. Ну, вот, и то, что вы все пьяные сейчас в вытрезвитель поедете. Действительно, отвезли, немножко подержали, но выпустили, в итоге. Как повод, я понял, у них и там и там, что они боялись каких-то наездов местных. Что на нас прыгнут, порвут. Ну, пальцы гнули, но под лудой тебе все равно, против тебя три человека, или сто, или против тебя весь стадион. Ты стоишь один. Нас двое, нас по любому порвут. Смысла бояться уже нет. Раз ты сюда приехал, пришел, ты должен ответить. Быть готовым ко всему, что тебя могут тут и убить. Но если ты пришел, значит – не боишься этого. Морально готов.
- Никого не убили.
- Ну, естественно, никого не убили. Это то же самое, что и наши выезды во Владикавказ. Когда весь парк на десять человек прыгает. Все равно, но что бояться-то?
- Когда вы ночью вдвоем ходили с ремнями с Картушом, я помню.
- Ну, это не к месту, но тоже из этого примера. Ночью во Владикавказе после матча с «Зенитом». Тоже облудились, Картуша, который мой «племянник» и который меня на лет десять младше. У меня ремень, у него кирпич. И местные там ходят за нами. А мы проиграли, злые, именно мы искали повод подраться. Местные подходили, заводки кидали, видели, что у одного кирпич, у другого ремень, в сторону отходили. Так мы по всему городу ходили, до своей гостиницы шли. Но вот у гостиницы хоть что-то поймали.
- Что вы там поймали?
- Ну, поймали то, что драку хоть какую-то нашли.
- Слушай, а там, где вы дерево сломали – это какой выезд?
- Фергана. Нет, это Наманган. Это Узбекистан. Мы, почему вдвоем и поехали. Потому что многие испугались. В середине девяносто первого были Ферганские и Ошские события. Они уже отшумели, и после этого, мы туда поехали. Про это очень хорошо «кони» написали, когда они потом где-то в этих степях бродили. Как-то выбирались, и их какие-то наркодиллеры поймали. Было очень жестко. Это в Фан-вестниках надо почитать. У нас это было чуть попроще.
- О «конях» заговорил. А какие отношения были с другими?
- На конец восьмидесятых-начало девяностых, «мясо» как движение окончательно умерло. Мы постоянно через Москву ездили, и на некоторые их матчи заезжали, у них движения уже как такового не было, распад пошел. У меня даже когда было свободное время, я выезжал в Москву на еврокубки, например на матч с «Наполи» ездил, на Марадону посмотреть. С «конями» у меня, что конец восьмидесятых, что начало девяностых, были очень теплые отношения. Сейчас они, можно сказать, между движениями испортились, но тогда у меня отношение к ребятам и к самому движению «ЦСКА» очень позитивное и очень хорошее. Постоянно у меня и Батумский зависал, крепко дружили, и Зю, и Баранов, и Банкир, вся верхушка из зависала. То есть мы очень плотно скорешились. Тот же пример, когда мы с дальних выездов возвращались, типа Сочи. Там подрались с милицией, с ОМОНом, меня отхерачили, выкинули в какую-то канаву. Я потерял вещи, документы, паспорт, вообще без всего остался. Приехал в Москву, позвонил Бауманскому Андрюхе, покойничку тоже, как и Зю. Человек приехал, привез одежду, привел домой, накормил. Позвонили Зю, сказали, что мне не уехать. Он приехал к Бауманскому уже с билетами на поезд, купили мне. Дали денег с собой, дали бухла, и отправили домой. И таких случаев было несколько. Когда народ реально помогал.
- У нас же было точно так же, как раз они попадали.
- Да, так же. Когда человек умер у нас тут, у Полянского. Как мы организовали поезд, отправку тела, помогли всем. Они за день до матча приехали, выпили, лег спать человек и не проснулся. Сердце. Так что отношения были великолепнейшие.
- Кстати, похороны Белкина – это, в принципе последние совместные крупные дела. Потом уже все хуже, хуже.
- Ну, тогда молодежь начала уже подходить.
- Нет, тогда старики начали власть терять.
- Может быть да. У нас на старом уровне отношении до сих пор остались. Почему со «спартачами» не было такого – потому что «спартачей» не было. Тогда ездил по России один Кролик, как сейчас помню. Он был на всех выездах. Все, то, что приезжало – это были не фанаты. Это конец восьмидесятых – начало девяностых. То, что кричал Профессор про свои тысячи по России по Союзу – не было. На евро выезда они собирались. За границу ездили. Но на уровне чемпионата России их не было. Был Кролик и Бабка. Бабка приезжал, с ним еще человек десять – пятнадцать, но это дети в моем понимании. То есть приезжают один - два известных человека, и все. И это движение «Спартака»?
- И сами «свиньи» это отрицают.
- Они не могли отвечать. Был бы жив Бабушка, он подтвердил бы это все. Потому что это он сам видел. Я с ним тогда общался. Он признавал: «да, у нас все умерло, все развалилось». И только потом – это девяносто четвертый, девяносто пятый – студенты, которые стали флинтами – они подхватили вот это знамя. А вот на стыке эпох – конец восьмидесятого, начало девяностого – у них не было фанатизма. У них тогда в Москве были только одни «кони». Да, там, «Торпедо».
- «Кони» не пускали «мясо» на стадион.
- Да.
- Они признают, что настолько они были в гибельном положении, что приходили «кони», и было просто туда, в тупую, не зайти. Просто гоняли, не пускали, ну, может быть кроме мужичья, пустой стадион был. Боялись люди ходить на свой стадион.
- На некоторых выездах первой лиги, было больше народу на выезде, чем привозило «мясо» в другие города. Ну, там, в Ярославль сорок человек привезли, по тем временам это много было. А «мясо» куда-то приезжает – двадцать человек, десять человек. И то там вся пионерия. А у нас как бы тоже, молодежи тогда не было, те, кто остался из конца восьмидесятых, те так и долбали выезда. У нас молодежь только начала появляться в 95 году. Это как раз Кубик, Дольчик, Кол и прочие...
- И у нас, по крайней мере, одни и те же рожи. ;-)
- Ну да.
- Крайне узкий круг, тут уж, как говориться, не промахнешься.
- Слушайте, кстати говоря, интересный момент, в конце восьмидесятых годов, именно спартаковское движение развалилось, которое было таким авангардным.
- Зачинателем. Они – отцы основатели, зачинатели, вся мода шла от них. Они самые первые внедряли все песни, все речевки. Мы тоже много их переделали, передрали. Они были законодателями моды в начале и в середине восьмидесятых годов. Но потом, старики ушли в свои кооперативы, завели семьи. А вот «кони», как зародились тогда, в начале восьмидесятых, стали более или менее крепкой бандой, они так свое движение сохранили и довели, можно сказать, до нынешних времен. У них не было такого перепада резкого. Они только увеличивали, даже, свои ряды.
- Слушай, а на городском уровне? Тогда я не помню, что с «Динамо» было.
- У «Динамо» тогда фанатов не было. Я тогда помню, то, что в конце восьмидесятых, начале девяностых, на дубль, как таковой, я уже не ходил. А вот команды второй лиги – очень сильно посещал. Ходил и на «Динамо», ходил и на «Кировец», очень нравился. «Кировец» меня тогда привлек, что там очень много наших ветеранов играло. Хапсалис приехал, из «Динамо» - Киев, выступал. Еще кто-то там известный, Лапушкин.
- «Смена-Сатурн».
- Это потом уже, это девяносто второй год, «Смена-Сатурн».
- «Локомотив», какое-то время, питерский.
- Это тоже уже потом. А «Кировец», как раз появился в восемьдесят девятом, и привлек тем, что там много играло известных людей, уровень Хапсалиса. Это вторая лига, играли очень интересно. И там же, в тот же момент, начали появляться и Березовский, и Кулик, и Наумов, и Белоцерковец, еще кто-то через эту же команду прошел. То есть, грубо говоря, это был дубль «Зенита» на тот момент и играли очень интересно.
- Слушай, а протесты движению тогда. Ну, я считаю, что во многом сейчас фанатизм за петербургское «Динамо» - это протестное движение «Зенита», получается.
- Не обязательно.
- У меня питерское «Динамо» ассоциируется только с одним человеком – Саша Шеф. Он был единственным, который со своим флагом бегал везде, и был как сумасшедший. Я не знаю, знаешь ты его или нет. Он достаточно известный сейчас человек, на «Петроэлектросбыте», зам. генерального. Очень в больших верхах. Человек достаточно известный стал.
- Значит, на городском уровне, как-то таких конкурентов не было?
- Вообще никого. Так тогда, в конце восьмидесятых - начале девяностых, вообще, общий упадок был. Если на «Зенит» на домашний матч приходило на сектор десять-пятнадцать фанатов, то о чем еще можно было говорить. А на некоторых матчах на Кирова всего было 80 – 100 зрителей, я сам по кольцу Кирова ходил и ради прикола считал народ. Тогда же у многих наших фанатов уже начала побеждать не любовь к футболу, а любовь к «зеленому змию». Потому что, многие доходили перед матчем до пивного ларька напротив стадиона «Нева» (это когда с Петроградской на трамвае ехать, по правую руку после моста) и так и оставались там. До стадиона и не доходили. Мы обратно шли, они: «Ну, как сыграли-то?». В итоге, все уже такие облуженные. В середине восьмидесятых такого алкоголизма и потребления алкоголя не было. Сухие законы, может, времена другие были.
- Тогда то все-таки ходили, пускай пьяные.
- Ну, вот, конец восьмидесятых, у меня конкретно было.
- Часть – не доходили. Подавляющее большинство доходило – это было не заметно.
- Ну, да, а тогда не доходили уже лидера на тот момент. Тот же Хроник, тот же Блондин. Те лидеры – они иногда там так и оставались. Почему власть потихоньку и начала переходить к нашей молодежи. Лидеры где-то бухают, им на футбол уже фиолетово стало. И уже там молодежь в нашем лице начала потихоньку эту власть прибирать. Я говорю, тогда и Е2 стал чуть ли не главным заводящим и все это организовывал, поддерживал.
- То есть смена, отказ от старых лидеров произошел просто потому, что они просто-напросто стали окончательно алкоголиками.
- В моем понимании это так и было, что у людей другие интересы появились. Водка возобладала над разумом и над поддержкой команды. Могу сказать так. Не в обиду Сереже Блондину и прочим, и Хронику. Потому что они редко ходили на футбол и редко доходили до него.
- А взаимоотношения с командой, расскажи. Просто я помню, сейчас у команды, допустим, «СКА», есть только один, два игрока, которые общаются с фанатами, Валера Покровский. А тогда, я помню, в Минск ехали, мы весь вечер проболтали с Дмитриевым Сергеем. Он был молодым тогда таким, то есть двадцать лет ему было. Болтали, все нормально. Потом, если бы не он, он нас вывез, не помню как кличка этого парня, который потом тоже был парнем этой Юли Богатыревой, пресловутой.
- Ну, у нас такого плотного общения не было. У нас тогда началась вакханалия с тренерами, они менялись раз в полгода, если не чаще. Пришли мифические футболисты типа Смольянинова, Жабченко, еще кого-то, Матвеев из «Уралмаша» пришел. Из наших ветеранов, единственные, кого я запомнил, в девяностом году – это последние матчи за «Зенит» Желудкова и Коли Ларионова. Один из примеров – приехали за сутки до матча в Ростов, гуляем по городу, в этот парк перед стадионом зашли, заходим в пивнушку, смотрим, за нами заходят Желудков, Коля Ларионов. Мы говорим: «ой, ребята, мы за вас приехали болеть». Они: «Ну, давайте, мы вас пивом угостим». С нами пивка так попили. Отношения с командой только такие были. Ну могли еще подойти, там, договориться о том, чтобы в автобус взяли, чтобы из очередной перди хоть как-то выехать. В какой-нибудь деревне играем, денег нет, ничего нет, поезд раз в неделю ходит, вот и подходили к автобусу, просились. Например, двойник Волжский – Саратов, матч через два дня на третий, а нормального сообщения между этими городами не было никакого, и как успеть из Волжского на матч в Саратов. Хорошо хоть команда не отказывала и брала с собой. Только на таком уровне, на бытовом, в основном, и общались.
- Не отказывали?
- Ну, денег стреляли – давали. Ну, как бы денег стреляли, когда уже начало, середина девяностых больше. Тогда, в конце восьмидесятых, мы как-то мало внимания на это обращали. И хороший выезд был Тирасполь – Симферополь через Одессу – буквально, с двумя, тремя рублями выезд сделали, как-то мало на это обращали внимания. То есть везде по вписке, легко вписывались, не знаю как и балду добывали, но всегда было что выпить. А, тогда уже, по-моему, и Дима Клоун начал ездить, вернулся, помогал на тех же выездах. Проходим где-то: «О, штаны тренировочные висят, сушатся!». Тут же, подошли, сняли. Я говорю: «ну и зачем они тебе?». Он: «Смотри». Уходит на рынок, тут же такому же хронику и втюхивал. То есть буквально, висит что-то, тут же сняли, пошли и втюхали. Мелкое подрезалово в столовках. Одно блюдо берешь, двадцать пять выносишь. А они смотрят, вроде купили три гарнира и один кофе, а весь стол заставлен всей едой. Как так? Ну, это у всех было.
- Слушай, а у тебя не было такого ощущения, что эти Желудков, тот же Ларионов, что у них какая-то есть личная трагедия?
- Это было видно, что они доигрывают. Я считаю, что они зря вернулись в «Зенит», для них это была большая ошибка. Потому что тогда же они все уехали по заграницам. Желудков в Финляндии играл, да и играл бы спокойно, доигрывал. Но мне кажется, вернулись они, в основном, из-за Морозова. Он как раз в девяностом, девяносто первом собрал всю молодежь, что была в Питере, потому что, чем я запомнил этот период, один человек, с которым я вместе играл в футбол, Максим Смирнов, как раз попал к Морозову в этот «Зенит». Он сыграл не много матчей, но, в девяносто первом, он как раз играл. В команде, в основном, и играли восемнадцати, двадцатилетние футболисты, дети по большому счету, как это сказать?
- По мячу не могли попасть.
- Они зеленые были. Слишком рано их взяли в команду мастеров. И было несколько дядек, которых пригласил Морозов. То есть Желудков, Ларионов и еще кто-то – они шли, наверное, только под имя Морозова. Под уважение, помочь команде. Потому что у Морозова тогда была цель, взять молодежь и постараться поднять «Зенит». Вот они и пришли туда. Видать, когда поняли, действительно, что Союз разваливается, денег нет, команда абсолютно нищая, что на нее никто не ходит, и футбол уже, вообще, никому не интересен. Что обычным болельщикам и зрителям, уже нужно просто выживать, а не обращать внимания на футбол. То есть, потерялся интерес к спорту в обществе.
- В принципе, на этом смело можно ставить точку, за неимением предмета обсуждения.
- Да, футбол уже умирал везде.
- Я считаю, что это какая-то должна была быть трагедия не только для фанатов, фанаты тоже разные люди.
- Для меня, например, трагедией стало то, что наша команда по итогам сезона 1991 года вылетела во вторую лигу. Вот эта была трагедия. Я с горя даже пошел в военкомат и сдался в армию, хотя полгода отлынивал от повесток. Я должен был летом уйти, в девяносто первом. Но, я вместо армии, как раз по выездам и мотался. И потом уже, после сезона, пошел и сдался. И в армии узнал, что мы уже в высшей лиге, России, правда, а не Союза. И от этого известия был легкий шок. Ну, потом отслужил, все равно вернулся в тему, потому что я уже не мог по-другому воспринимать, существовать, жить без этого. То есть у меня даже за два года армии, любовь к фанатизму, к футболу, никуда не ушла. Любовь к странствиям, к путешествиям – тут много слагаемых. Мне нравилась, просто, эта жизнь. Этот образ жизни соответствовал моему восприятию мира.
- А женился когда ты?
- Женился я в девяносто девятом.
- Слушай, а о Французе. Кто тебе дал кликуху такую? Не помнишь?
- Да вспомнить-то могу. Один из выездов через Одессу. Мне лет семнадцать, восемнадцать. Высокий, худой, волосы у меня были постоянно длинные, постоянно не брился, усики такие, щетина молоденькая. У меня фотографии есть, где мы с Е2 на выезде в Намангане – Фергане. Мне реально тогда было семнадцать – восемнадцать лет, хотя все давали значительно больше. Пример, зашли мы как-то в пивнушку, пьем. Подваливает мужик, типа выпить вместе хочет, спрашивает: «Ну, ты, наверное, отслужил уже, как чего? Сколько тебе лет?». Я говорю: «А сколько мне дашь?». Давали на тот момент двадцать семь, двадцать восемь лет. Я говорил: «Я еще в армии не служил, мне семнадцать лет». Они: «Да ну, врешь, заливаешь». Так что выглядел я тогда значительно старше своих лет. Вот, возвращаясь к кликухе, на одном из выездов в Одессе, поднимаемся мы по потемкинской лестнице, уже практически на самом верху, и я что-то оборачиваюсь в сторону Стоматолога, а за спиной у меня остается памятник Дюку Ришелье. Он говорит: «О, смотри, так вы же одно лицо». Я говорю, кто? Он: «Да вот, с этим французом». Я говорю: «А кто это?». Он: «Дюк Ришелье – основатель Одессы». Вот как-то это похожесть с этим французом, и начало переноситься на меня. Но может, плюс сыграло то, что я в школе изучал французский язык, болел за сборную Франции, везде футболки сборной Франции таскал. Может и это как-то наложилось. Но вот именно кликуху уже я соотношу ее со Стоматологом и с тем выездом. Он один из первых сказал и после этого, уже пошло Француз, Француз.
- Скажи, а до этого, если без кликухи – ничего? Потому что как-то, я помню, в восьмидесятые годы, кликухи нет – вроде как-то и не фанат.
- А в том то и дело, что и кликуху, и как бы своим я почувствовал себя где-то уже выезде на восемнадцатом, на двадцатом.
- Ничего себе.
- А тогда, вроде, если не ошибаюсь, правило было, что правый фанат, то должен иметь двадцать или двадцать пять выездов. То есть это правило, что двадцать или двадцать пять выездов – это железно было. Максим, подойди!
- Он вряд ли помнит это.
- Он точно помнит, и здесь кто-то из стариков тоже это вспоминает. Максим! Смотри, помнишь ли ты такое, что понятие правый фанат и левый фанат раньше существовало. Что правый фанат считался тот, кто откатал двадцать или двадцать пять выездов, и это было строгое соблюдение.
МП - Я это услышал, вернувшись уже в фанатизм, мне это слышать приходилось. На себе я это не испытал.
- Но тогда говорили, что типа там кликуха, что еще мало откатал, что еще как бы левый, мы к тебе присмотримся. Хотя как бы катал, уже там видели меня постоянно, ездили вместе. Но как бы на себе я испытал этот переход, если у тебя меньше двадцати, то ты левый фанат, ты докажи, что ты можешь быть фанатом, прояви себя.
- Но ты знаешь, мне кажется, что это все таки мифология, потому что у меня … Но где-то на четвертом выезде в Киев, мне казалось тогда важно несколько аспектов. Конечно, выезда, но все-таки и качество выездов.
- Ну, да.
- Москва как-то не считалась таким особо крутым выездом. И дальность выезда. Поскольку у меня был пробит Киев, Одесса. А потом нам еще такой момент как место ближе, способность дать отпор, не бояться ментов. Никто не просил тебя быть супер-героем, но важно было показать, что и не трус.
- А как их можно бояться? Чего их бояться?
- Нет, не то чтобы ничего. Но в той же Одессе, разные могли быть ситуации, и человек мог вести себя, так или иначе.
- Там ситуации только в парке могли быть.
- На стадионе.
- На стадионе там вряд ли могли быть. В парке – да.
МП - Да. А как в восемьдесят пятом году, не успели войти, нас начали с сектора выводить. Первые вышли – вообще никто не охранял. Тут же местные подбегают, и первому как дали, еще с ноги добавили. Только потом милиция остановила. Так что извини меня. На стадионе оцепления не было.
- Меня вынесли с сектора, я помню, а потом меня привезли в отдел милиции, при стадионе, недалеко. А потом отпустили. А мне не было моих вещей, мне кто-то дал футболку с «Зенитом», номер тринадцать. И меня отпустили, но пьяному Бог помогает, я был подвыпивший. Мы дошли, еще потом вписывались в очередь за бухлом, но как пронесло. Так что да, это для меня новость насчет двадцати пяти выездов.
- Ну, двадцать, двадцать пять, вот так. А по поводу клички, я хорошо помню, что я себе сам пытался дать кличку, будучи совсем молодым фанатом. В мореходку собрался поступать, хотел, чтобы меня Боцман называли.
- Не прижилось.
- У меня как раз попало насчет клички, что стариков, как таковых не было.
- Какой год?
- Ну, как раз конец восьмидесятых. Кличка то у меня в девяностом появилась вот так где-то, восемьдесят девятый. Наверное, девяностый. А с восемьдесят девятого, они как раз начали пропадать. То есть там во главе стали Сабонис, Стома, Е2, то есть, по большому счету, это то поколение, к которому я себя тоже соотношу. Я был самый молодой из того поколения, если сейчас по поколениям фанатизм разбивать. То есть они все люди более старшие, более авторитетные, накатали тогда, но они, по большому счету, тоже мои ровесники. Они не намного больше тогда откатали.
Редактирование текста интервью - Михаил Сергиенков. Печатается без сокращений.
